Как встретила Казанскую икону, так и осталась в храме

Этой весной прихожанке Крестовоздвиженского храма Казанского Богородицкого монастыря Ларисе Аркадьевне Павловой исполнилось 79 лет. В беседе с нами она рассказала о своем военном детстве, жизненном пути и приходе к вере.

— Лариса Аркадьевна, откуда вы родом?

— Я родилась в Казани на Краснокшайской улице в 1941 году. Мы жили в доме бабушки. Отец, Аркадий Иванович, работал столяром. Еще перед войной его посадили в тюрьму, тогда ведь репрессии были.

— А за что его арестовали?

— Да на работе кто-то заказал ему рамку. А на стене висел портрет Сталина. Он пальцем показал на него и спросил: «Вот такую что ли?». И все — год тюрьмы. И только в январе 1942 года он освободился и ушел на фронт. Служил на флоте в Североморске.

— Что помните о своем военном детстве?

— Вспоминается бабушкин дом — хороший, стоял еще с царских времен. Печка была, натопишь ее, и так тепло становилось! Мы с сестрой ходили в детский садик — у нас мама работала заведующей. Там, конечно, кормили, и огород свой был, но еды все равно не хватало. Я переболела всем, чем можно: коклюш, скарлатина. В еде я была неприхотливая. А старшая сестра родилась перед войной, была избалованная, картошку не ела. Она любила хлеб. А его-то мало. Мама перед уходом из дома в столе его закроет и скажет: «Хлеб не брать». И мне поручали его охранять. Сестра до сих пор вспоминает, как я встану перед ней, растопырю свое платьице и говорю: «Хъеба не дам»! Хорошо шел у нас рыбий жир, еще сироп шиповника давали — витамин С. Еще помню, как спрашиваю у бабушки, а почему щи такие зеленые? А она говорит, так они из крапивы. Вспоминается, как в лес ходили за шишками. Набирали их для самовара.

Был у нас случай почти трагический. Мама, чтоб прокормить нас, поехала с подругой в деревню продавать швейную машинку «Зингер». И отдала ее за мешок картошки. Мороз стоял, а она легко одета была и стала замерзать на обратном пути. Тогда подружка усадила ее на санки и повезла. А мешок пришлось бросить. Надо было выбирать: или себя спасать, или картошку. Сильно тогда мама расстраивалась.

— А после войны как жили?

— Отец вернулся в 1946 году и перевез нас в новый дом. Там уже жили его братья: дядя Петя и дядя Сережа. Они все работали на заводе синтетического каучука, который эвакуировали из Ленинграда. Дом предназначался для работников этого предприятия. Прям в нем располагалась столярная мастерская. Там отец и трудился. Тогда ведь ничего не было — он всем делал мебель. Этим и жили. С едой по-прежнему было трудно. Напротив дома, там, где сейчас Татарская филармония, стоял хлебный магазин. Хлеб выдавали по карточкам. А за вкусными булочками нужно было стоять в живой очереди. Мама разбудит рано-рано утром: «Хочешь булку? Иди, стой».

— А где вы учились?

— Мне повезло. Мы прям всем домом пошли в одну женскую школу № 88. А рядом была 27-я мужская. И в 6 классе нас объединили с мальчишками. И тут началась другая жизнь, ужас! (смеется) Они были оторвы, хулиганы — росли-то без отцов, все сами по себе. Тех, кто учился плохо и хулиганил, отправляли в ремесленное училище. Так что со временем у нас в классе остались только хорошие мальчишки. Все десять лет мы просидели за одной партой с моей подружкой Данькой.

— Куда после школы пошли?

— Пыталась поступать в университет на филфак, литературу любила, но не удалось. Конкурс был большой. Куда деваться, пошла в техникум, и там меня с руками и ногами взяли. Выучилась на техника-технолога. А потом вышла замуж, и мы переехали в Улан- Удэ по направлению. Муж окончил КАИ, а там был авиационный завод, где истребители выпускали. Продержались там пять лет. А потом перебрались в Ярославль, муж сам оттуда был. Там я и прожила 30 лет. А сюда вернулась в 1997 году.

— А как вы к вере пришли?

— В Ярославле я оказалась в жутких условиях. Муж ушел, я осталась одна с двумя парнями. Со старшим сыном были неприятности. Только дома и молилась у иконок.

— А кто привил веру? Время-то советское было.

— А бабушка-то на что? Она меня в детстве брала с собой в Никольский храм на Баумана. Любимая внучка я у нее была. Помню, он всегда битком был, мы сзади стояли. И она просила: «Только отцу с матерью не говори, они партийные». Я молчала, конечно, как партизан. Но они, наверное, все равно догадывались (смеется). Вот тогда во мне, видимо, и заронили зерно.

А в 1997 году, как вернулась в Казань, то сразу пошла и покрестилась в Покровском храме. Я же даже не крещеная была! И поняла, что все, я уже больше не могу без храма.

— А как Крестовоздвиженский храм выбрали?

— Я после приезда в Казань устроилась в КАИ. Там рядом сначала открыли Софийский храм, потом Параскеву Пятницу. Туда и ходила. Но чаще бывала в Никольском соборе. А потом узнала, что должны привезти Казанскую икону Божией матери. А ведь как все разорено там было, мы с ужасом рядом проходили! Но вот как икону встретили, так я там и осталась. Этот храм стал для меня родным.

— Что бы вы хотели пожелать нашим прихожанам?

— Чтобы всегда оставались такими же дружными, добрыми, помогали друг другу. В жизни православных это самое главное, это наше достояние! Берегите его.